«Калининград задумывался как стопроцентный советский город»
Я сюда приехал, когда мне было лет 5 (Марк Борозна родился в 1965 году. - Прим. ред.). Меня родители из Карелии привезли. Я ещё застал руины гимназии у Преголи, фундаменты замка Кёнигсберг. Помню живописные останки Бургкирхи, где сейчас расположен калининградский телецентр. Всё это, конечно, влияет на мировоззрение. Мы выросли на фоне уходящей исторической застройки Кёнигсберга. Я помню мостовые, где был гранитный поребрик, прослоечка из мелкой брусчатки. На Театральной, где сейчас «Европа» стоит, была мостовая, с которой потом в идеальном виде я встретился в Берлине. В том же Гамбурге. Любой калининградец, который застал это, приезжает туда и понимает: «Чёрт возьми, как дома». Вся западная часть Берлина — это как дома.
Есть такое понятие — «гений места». Это такая тонкая ситуация, которая формирует человека. Те, кто вырос в Калининграде в 1950-1970-е, однозначно пропитались атмосферой странного города. Это североевропейское влияние. Всё это делает нас жителями одного пояса — такое североевропейское культурное пространство.
Что такое Калининград? Он основан на руинах Кёнигсберга и задумывался как стопроцентный советский город, где всё немецкое считалось фашистским и уничтожалось целенаправленно, без всякого понимания культурной ценности. Понятно, что когда советская армия дорвалась до «тела» фашисткой Германии, то было уже не до культурных ценностей: крушилось и ломалось всё, что «говорило и дышало» на немецком языке. Это тоже факт. Но не мы пришли в Германию. Германия пришла в Советский Союз. Это была катастрофа. Калининград формировался так, чтобы полностью уничтожить всё немецкое. Но история сложилась так, что не получилось.
Куда деть историю Кёнигсберга? У меня к этому есть однозначное отношение. Я считаю, что Калининград должен стать Кёнигсбергом. Есть медаль «За взятие Кёнигсберга». Кёнигсберг не был куплен или выкуплен. Он был взят в кровавой бойне нашими советскими солдатами. И этот город должен оставаться честью и славой советского солдата. Это исторический факт. Даже ленточка у медали есть: очень похожая на георгиевскую и очень красивая. Я вообще считаю, что если хотите проявить свои чувства патриотизма, то надо носить не просто георгиевскую ленточку, а вот такую к медали «За взятие Кёнигсберга».
Название «Кёнигсберг» убрало бы вопросы: а почему такая разница в отношении к Калининграду и к Кёнигсбергу? Калининград закончился, когда закончился Советский Союз. Это логично. Нет теперь СССР, нет советской идеологии. Либо мы возвращаемся в русло общемировой цивилизации, либо выходим и опять строим какое-то своё сообщество, которое... (Смеётся). Которое — многоточие.
Моё поколение — люди уникальные. Мы жили в эпоху развитого социализма, его коллапса и катастрофы СССР, зарождающегося дикого капитализма-бандитизма, плавного становления российского нового менталитета, перспективные «нулевые» и … снова многоточие. Недавно сидели и смеялись: «Что-то мы уже задолбались жить в эпоху перемен». Мое поколение ничем уже не испугать. Мы видели нищету закатывающегося Советского Союза. Это унылое и постыдное состояние советского гражданина, когда впервые попадаешь в Западную Европу и понимаешь, что тебя просто обманывали. Что жизнь совсем не такая, как тебе говорят. Что коммунизм — это такое же преступление, как и любая другая диктатура.
Девяностые для меня — это открытие совершенно другого мира. Я впервые увидел, что можно жить без врагов, что можно жить без противостояния. Я тогда впервые увидел людей, которые просто живут. Они не строят светлое будущее, укладывая свои тела под рельсы каких-то идеологических штампов. Они просто живут.

«Мы просто ржали над этими ослами»
Первыми дискотеками я начал заниматься лет в 15. До сих пор еще нет-нет да приходится заниматься. Это уже как диагноз.. Первые дискотеки были комсомольско-коммунистическими — это отдельная «ржачка». Коммунисты в начале 80-х (особенно те, кому было за 50) были просто тупые ослы. У меня в Таллине так было: приходят к тебе на дискотеку и спрашивают: «Ну-ка, что вы тут на дискотеках играете?» А я знаю, что они все просто идиоты, и показываю: вот, Иосиф Кобзон, Алла Пугачева. Можно себе представить, чтобы в эпоху развития синти-попа, в эпоху прорыва групп Duran Duran, Visage, Depeche Mode, в эпоху электроники, когда музон просто хлещет разнообразием форм, чтобы кто-то под Кобзона танцевал? И он такой: «Да-да, хорошо. А вот такие реакционеры, как Майкл Джексон, есть? Это же эмигрант. Это Михаил Яковлев!» Он даже выговорить толком не может. И я такой: «Да что вы, я таких даже названий не знаю!» Естественно, у нас этих всяких кобзонов не было. Это был 84-й год. Вышел тогда знаменитый список [запрещённых в СССР западных групп]. Вот нормальный человек может такое написать? Там была группа Sparks — обыкновенная дискотечная группа. У них песни: «Пока пикают часы, я тебя, любимая, жду…» Всё. Но в коммунистической идеологии группа Sparks — это порнография, идеология разврата и разрушения. Ну как к этому нормальный человек может относиться? Мы просто ржали над этими ослами.
«Вагонка» — это было антисоветское ядро. Что такое Советский Союз? Одни изображали, что они платят, а вторые — что они работают. В партии сидели стареющие и тупеющие люди. Маразматики. И, естественно, в противовес им сама собой формировалась движуха продвинутых людей. А «Вагонка» была примером такой дискотеки, которая должна быть. Много было умников, которые на заводах работали, паяли светомузыку, доводили колонки до ума. Это была целая субкультура.
Где-то году в 89-м стало «можно всё». Коммунистам было уже не до контроля... К 90-му году уже никто не ходил и не ловил людей, которые танцуют брейк. Я занимался брейк-дансом, и меня в Калининграде в 85-м году бабушки под ручки с дискотеки выводили: «Мальчик, с тобой падучая?»
Левченко надо отдать должное. Когда в 89-м обрушилась Берлинская стена, мы стали ездить туда, где клубная культура — это индустрия. Теперь все уже понимают, что шоу-бизнес — это такая же индустрия, как лёгкая промышленность, текстильная промышленность. Серьёзная вещь и большие обороты денег. Тогда ребята с «Вагонки» снесли весь этот «совок», который был там с 80-х годов. Они привезли с Запада впервые хороший звук, профессиональные CD-плееры, на которых можно было сводить пластинки. Это был 93-й год. С этого времени «Вагонка» начала работать в формате западного клуба. Если советские клубы работали до одиннадцати (максимум до полдвенадцатого), то «Вагонка» впервые стала работать до 3–4 ночи. И это был прорыв.
Года три «Вагонка» была доминантой. Потом народ стал смотреть, что клуб — это живые деньги. Тогда и открылся «Универсал». Сначала казино, а потом на его базе открылась дискотека с ещё большим капиталовложением, чем «Вагонка».
Самым «лоснящимся» клубом был «Шарм» в Доме офицеров. Если «Универсал» и «Вагонка» — это были клубы западного образца, то «Шарм» — это чисто русский подход. Там звучала музыка «Бухгалтер, милый мой, бухгалтер». На «Вагонке» за такое диджея просто бы пристрелили. «Шарм» формировал купеческий стиль.

«Первые ростки коммерческого телевидения»
На телевидении я оказался в 89-м году по приглашению молодёжной редакции программы «Час Пик», где редактором работала Ольга Котовская. Они хотели открыть музыкальную страничку. Это было ещё государственное телевидение, но ветер перемен задул со всех сторон. Меня пригласили на собеседование: я им понравился, они — мне. Мне сказали: «Будешь вести?» Я сказал, что буду.
Я с 88-го мог записывать видеоролики с английского канала Sky. Для Калининграда это вообще экзотика была. Началось всё с этого. Потом мы со Светой Колбаневой сделали большую программу о группе The Cure, у них как раз альбом вышел Disentegration. Потом появился Андрей Шуляк, который привёз идею создания коммерческого телеканала. Это был условный телеканал, он просто арендовал время и помещение. С него и началось шествие коммерческого телевидения. Пиратство тогда было узаконено, поэтому стали показывать западные фильмы. Тогда вообще можно было всё. Эпоха была ковбойская: показывай всё, что угодно. Старые законы уже не работают, новых ещё никто не придумал. Никто вообще не знал, что толком делать. Поэтому валяй, что хочешь.
Тогда и появились первые ростки коммерческого телевидения и нестандартного подхода. Мы уже в то время насмотрелись MTV, где ведущие совершенно другие. Телеканал «Премьер» всколыхнул калининградское сообщество. Все те, кто там работал, были звездами. Узнавали все: от детей до взрослых. Таксисты денег не брали.
Где-то через 1,5 года появился «Каскад». В 92-м году был первый эфир. Запускались вообще весело. Я застал ещё на калининградском телевидении ту эпоху, когда для ТВ снимали сюжеты на кинопленку. Видеокамер не было, за обыкновенную видеокамеру можно было квартиру обменять. И вот на Каскаде новая видеотехника и всё такое. Блеск!
На «Каскаде» уже стали пытаться делать свой собственный контент. Были новости. Я притащил Глеба Орлова, который в тандеме с Артёмом Рыжковым сделал очень клёвую передачу о кино. Тогда ещё толком многие и не подозревали, что такое премия «Оскар», а они уже показывали вырезки, кто, чего и как. Очень большая просветительская программа. Котовская знала, что я увлекаюсь историей Кёнигсберга, и мы запустили проект по истории города. Впервые стали показывать и рассказывать, что это не просто улицы. Что была такая королева Луиза, что были Вильгельмы и Фридрихи, почему эти ворота здесь стоят. Отклик был большой. Это было настолько удивительное приключение, как будто ты Атлантиду открываешь.
В 90-е было можно многое. У нас на «Каскаде» даже такая программа была... Она шла вечером по пятницам. С нами потом «маньяк» один судился. Эротика, грубо говоря, шла. Закончилась эта эпоха где-то в 97–98-м. Не то чтобы запреты какие-то появились, просто центральное телевидение перестроилось. Стали показывать настоящие фильмы, уже в шикарном качестве. Канал НТВ появился и больше аналитического центрального телевидения, которое мы здесь не могли сделать в силу местечковой обусловленности. Всё-таки, как ни крути, Калининград — город провинциальный. Существует губернатор, определённые политические вещи: про того скажи, про этого не скажи. Вот эти тёрки... «Каскад» вошёл в жёсткую конфронтацию с губернатором Горбенко. Игорю Ростову проломили череп, он лежал в нейрохирургии. Это было реальное покушение. Конечно, нервы это сильно мотало. Опять приходило это ощущение, что чего-то нельзя.

«Ты не представляешь, что такое город в 1990-е»
Город сейчас однозначно похорошел. Ты даже не представляешь, что такое город Калининград в 90-е. Это чёрная дыра. Сейчас это яркие огни, реклама. Единственное, нам не надо брать какие-то штампы формирования городских контекстов российского формата. Не надо копировать континентальную Россию. Россия — это Россия. А у нас Россия более западного характера.
Я считаю, что городу должен быть возвращен исторический контекст. Должен быть восстановлен замок Кёнигсберг, который сразу вернёт городу оригинальность. Замок — это олицетворение контактов Восточной Пруссии и России. С Кёнигсберга начинал своё путешествие по Европе Пётр I. До Петра здесь были посланники московских царей, Зал московитов. Не надо бояться исторических контактов Кёнигсберга с Россией. Пуповина есть. Приведу пример: Литва, замок Тракай. В 1945 году это кучи щебня. 2015 год — это замок. Да, это новострой. Но туда идёт паломничество. Всё, что ты видишь в Гданьске, — это всё новодел — и туда тоже паломничество. Новоделом это будет первые сто лет. Потом наши потомки увидят, как всё это было. Все люди из России сюда приезжают посмотреть замок, а не Дом Советов. Я часто веду экскурсии по городу, и все спрашивают: «А замок-то когда посмотрим?» Это лежит на поверхности, не надо изобретать колесо: оно есть.